ПИСЬМО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ИЗРАИЛЯ М.ШАРЕТТА ПОСЛАННИКУ ИЗРАИЛЯ В СССР М.НАМИРУ
8 марта 1950 г.
Дорогой Намир!
Извините, что не писал Вам все эти месяцы с момента возвращения из Нью-Йорка.
Разумеется, Вам известно, что встретиться с Вышинским мне не удалось, и это меня в свое время сильно удручало. Сначала беседа была мне обещана, но русские предупредили, что придется подождать до завершения некой дискуссии, которая-де полностью занимает его время. Несколько раз мы напоминали об этом обещании Ца- рапкину, и он все время отвечал, что встреча состоится, надо только еще немного подождать. У меня сложилось впечатление, что русские уверены, что я иду на эту беседу главным образом для того, чтобы высказать им наши претензии в связи с их позицией по проблеме Иерусалима, а они бы хотели избежать этого неприятного выяснения отношений. Поскольку на самом деле я не имел намерений привлекать особое внимание именно к этому вопросу, я даже боялся, как бы «горячая» иерусалимская проблема не помешала обсудить главный вопрос, ради которого мы и стремились к этой встрече. Поэтому я решил не оказывать на них давления и запастись терпением до завершения голосования по международному статусу Иерусалима.
Я предполагал, что, как и в прошлом году, Вышинский будет тянуть до завершения сессии (в Париже наша основная беседа состоялась на следующий день после закрытия сессии Генеральной Ассамблеи). Но он неожиданно уехал. Когда я напомнил Царапкину о данном нам обещании, тот только развел руками: по его словам, отъезд Вышинского был ускорен на целую неделю из-за совершенно непредвиденных обстоятельств, и ему пришлось отменить еще несколько запланированных встреч. Я выразил Царапкину свое крайнее разочарование, подчеркнув, что для меня это была весьма редкая возможность. Я попросил передать в Москву мои сожаления в связи с тем, что встреча не состоялась, и он обещал это сделать.
Таким образом, основной пункт моего «советского» плана провалился — он был связан с моим присутствием на Генеральной Ассамблее. Что касается второго пункта, я устроил специально встречу с участием Хаима Гринберга, братьев Якова и Нехемии Робинсонов и Мари Сиркин. Поэма произвела колоссальное впечатление — один из мужчин прослезился. Я прочитал им также оригинальный текст поэмы Маргариты Алигер. Большинство поддержало Ваше, а не мое мнение о том, что оригинал, который ты получил в рукописной форме, не принадлежит перу того же автора, а является новой вариацией на ту же тему с включением целых кусков из старого текста. Мари, в частности, настаивала, что именно этот вариант — первоисточник поэмы. Она убедительно доказала, что в новой поэме содержатся строки, которые не могли быть написаны такой талантливой поэтессой —лириком с таким могучим поэтическим призванием, как Маргарита Алигер, это видно из текста поэмы, опубликованной в том журнале. В то же время все согласились, что трагическую значимость поэмы и ее политическую важность ни в малейшей мере не ослабляет ее неопределенное авторство.
Мари Сиркин согласилась перевести поэму и опубликовать ее с соответствующим пояснением. Я не знаю пока, удалось ли ей это сделать. Только что телеграфировал в Нью-Йорк, чтобы узнать, что получилось.
Тем временем я получил Ваш последний отчет, вызвавший у меня глубокое беспокойство в связи с последними событиями и ситуацией в среде советского еврейства. Перед этим бедствием мы совершенно бессильны. Причем как раз в эти дни мы удостоились великого избавления для другой еврейской общины, которая также казалась приговоренной к полному истреблению и бессильно трепетала в тисках репрессивного режима: я имею в виду, естественно, решение властей Ирака разрешить выезд евреев в Израиль. Этот неожиданный поворот событий был достигнут благодаря нашим неустанным усилиям.
В Ираке, стране невежественного фанатизма и жесточайшей тирании, нам удалось создать точки влияния, поддерживать живую связь, действовать и оказывать воздействие. В СССР мы можем лишь наблюдать и фиксировать события, да и то лишь весьма неполным образом.
Время от времени у нас вновь возникает идея о необходимости поездки в Москву, чтобы добраться до высшего уровня власти. Но пока эта мысль сдерживается серьезными сомнениями, а дадут ли нам приехать? И если да, принесет ли этот визит какие-нибудь плоды? Ведь если он окажется неудачным, мы от этого только проиграем, придется заплатить высокую цену за эту неудачную попытку в других областях нашей внешней политики. Такие соображения нас смущают и блокируют инициативу.
Тяжело мне, конечно, завершать это письмо на такой грустной ноте, но трагедия советского еврейства точит мою душу и омрачает жизнь каждого из нас.
Искренне Ваш
Мовие Шаретт