ПИСЬМО ПОСЛАННИКА ИЗРАИЛЯ В БЕЛЬГИИ Ш.КАДДАРА В МИД ИЗРАИЛЯ
2 января 1952 г.
Довожу до вашего сведения дело, которое кажется мне столь фантастичным, что я отнесся бы к нему с большими сомнениями, если бы услышал от других. Но произошло это со мной.
Речь идет о весьма открытых и дружеских беседах с сотрудниками советского посольства в Брюсселе и их обещании содействовать репатриации евреев из России.
Вот как это произошло. На приеме 20 декабря 1951 г., организованном Cercle diplomatique de Bruxelles (частным институтом, возглавляют который граждане Бельгии, стремящиеся поддерживать регулярные контакты с дипкорпусом и дающие дипломатам, таким образом, возможность встречаться друг с другом), ко мне подошел первый секретарь советского посольства Геннадий Николаевич Карпов и завел со мной «салонную» беседу о всякой всячине.
Пока мы так стояли и разговаривали, ко мне подошла группа студентов и дипломатов из разных стран — бельгийцы, гаитяне, индонезийцы, иранцы и др. и пригласила присоединиться к ним, чтобы продолжить это неформальное мероприятие. Я обратился к Карпову (заранее настроившись на то, что он найдет предлог отказаться) и предложил ему присоединиться. К моему великому удивлению, он согласился. Почти все время, пока остальные развлекались, мы продолжали беседу, причем он жаловался на изоляцию, на отсутствие контакта с местным населением и организациями. Понемногу беседа перешла на российские дела, проблемы Израиля и наконец на проблему репатриации, в том числе, естественно, репатриации советских евреев. Когда мы добрались до этого пункта, Карпов сказал, что это слишком масштабный и серьезный вопрос, чтобы обсуждать его в подобной обстановке. Он предложил договориться о встрече и тогда уж разобраться с проблемой всесторонне. Когда я подвез его в посольство (не скажу, чтобы час был поздний, скорее, уже ранний), мы расстались как друзья, даже расцеловались. Наверное, стоит отметить, что в машине находилось еще несколько человек — гаитянин и двое бельгийцев. Прощаясь, он просил меня связаться с ним в один из ближайших дней, чтобы назначить место и время для продолжения разговора.
Вторая беседа состоялась 29 декабря во время совместного обеда. Карпов опять жаловался на одиночество в Брюсселе и подчеркнул, что за три года работы он впервые имеет возможность пообедать в ресторане. Беседа продолжалась два с половиной часа, причем в основном говорили о проблеме советских евреев. Не буду здесь приводить все заявления Карпова и все мои контраргументы, все это достаточно известно. Но вот что он сказал в конце: «Я признаю, что Вы правы. Особо хочу отметить, что впервые услышал от иностранца анализ внутренних проблем СССР без нападок на мою страну или ее строй. Поскольку я не привык останавливаться на полпути, хочу спросить, могу ли я что-нибудь сделать, чтобы помочь реализовать идею репатриации советских евреев в Израиль? Если Вы заинтересованы, я могу послать подробный меморандум в наш МИД».
На это я сказал, что не вправе давать рекомендации, кому и о чем ему писать в МИД, — это их внутреннее дело и мне негоже вмешиваться. Вместе с тем я предостерег его от поспешных шагов, которые могут повредить ему и не принести никакой пользы делу. Под конец я сказал: «Раз уж мы завтра встречаемся (имелся в виду прием в румынской миссии), подумайте пока над этим, а завтра скажете мне, что Вы решили».
После этой беседы я долго размышлял и колебался, стоит ли о ней писать. Контраст между поведением Карпова и всех остальных дипломатов из стран народной демократии, которых я встречал в последние годы, был столь очевидным, что я просто боялся стать посмешищем, отправляя доклад о предложениях, скорее всего ни на чем не основанных.
Но тут случилось еще одно событие, побудившее меня написать вам обо всем: 30 декабря состоялся прием в румынской миссии. И вот, когда я стоял и вел долгую беседу с женой ректора Брюссельского университета г-жой Берзин, я вдруг обратил внимание, что в трех разных местах зала стоят трое русских и не сводят с меня глаз, явно в поисках возможности поговорить. Эти трое были Карпов, полпред в Бельгии Дмитрий Петрович Пожидаев и еще один первый секретарь, Александр Сергеевич Аникин.
Как только беседа с г-жой Берзин завершилась и она отошла в сторону, ко мне подошел Пожидаев и с усмешкой спросил: «Что у Вас общего с этой американской агентессой?» (г-жа Берзин, еврейка из Антверпена, является активисткой общества дружбы с США). Тут подошли Карпов и Аникин, и Карпов сказал мне: «Вчера я рассказал о нашем разговоре товарищам, и они думают так же, как и я. Мы решили взяться за это дело». Пожидаев продолжил: «Это очень серьезный вопрос, потому что для нас речь идет о нескольких миллионах советских граждан. А для вас это может быть судьбоносная государственная проблема. Решение не может быть быстрым. Сначала надо медленно подготовить почву. Нам кажется, что, если т. Карпов отправит обычный доклад в МИД о вашей беседе, эта бумага ляжет в какую- нибудь пыльную папку навек. Поэтому мы решили, что каждый из нас напишет частные письма своим друзьям в Москву». А Карпов добавил: «Хотя среди наших друзей есть работники законодательных органов, мы не будем пока ничего предлагать, просто начнем дискуссию по переписке. У нас принято сначала обсуждать важные вопросы. Вот сейчас мы узнали точку зрения, которая показалась нам логичной, поэтому хотим услышать мнение друзей на родине».
Вот и вся история. Я пытаюсь разобраться, что же это, все-таки, за странное дело, так похожее на фантазию. Признаюсь, что все мои попытки объяснить случившееся ни к чему не приводят. Уверен, что вы, имея более широкое представление о происходящем, сможете дать мне такое объяснение. Могу предположить, что с их стороны последует продолжение этих бесед: буду очень благодарен получить от вас инструкции.
С уважением
Ш.Каддар