Лота В. Секреты польской «Бури»


Владимир ЛОТА, кандидат исторических .наук

В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ советско-польские отношения прошли большие и трудные испытания. Были в них и периоды успешного взаимодействия в борьбе против фашистской Германии, и немалые трудности. Периоды взаимодействия способствовали активному и результативному сотрудничеству советской и польской военных разведок, созданию на территории СССР в 1943 году вооруженных формирований поляков, из которых впоследствии выросла отличная армия — Войско Польское. Были и другие примеры взаимовыгодного сотрудничества.

В отношениях между проживавшими в Лондоне руководителями правительства Польши, оккупированной германскими войсками и называвшейся по указанию Гитлера генерал-губернаторством, и руководством Советского Союза в годы войны возникали и значительные трудности. Они появлялись из-за антисоветских действий лидеров польского правительства в эмиграции.

1 августа 1944 г. в Варшаве вспыхнуло антифашистское восстание. Как войсковая операция оно получило кодовое название «Буря». Его вдохновители находились в Лондоне, а организовывали восстание командиры Армии Крайовой, рассчитывавшие до подхода советских войск к польской столице овладеть хотя бы частью Варшавы и создать условия для прибытия из Лондона представителям польского эмигрантского правительства.

Немецкая армия жестоко подавила восстание. В неравных боях погибло около 200 тыс. поляков. Почему союзники по антифашистской коалиции не смогли оказать действенную помощь восставшим?

Как зарождалась «Буря»?

Летом 1944 года Германия оказалась между двумя мощными фронтами. С востока наступали войска Красной Армии, завершавшие изгнание немецко-фашистских захватчиков с советской территории. На западе союзники, высадившиеся в Нормандии, наконец-то открыли второй фронт. Обстановка в Германии накалилась до предела. Противники Гитлера организовали 20 июля очередное покушение на фюрера, который случайно остался жив. В Германии прокатилась волна репрессий. Многие офицеры и генералы германской армии, подозревавшиеся в заговоре против Гитлера, были арестованы и расстреляны. Несмотря на внешние трудности и внутренние потрясения, фашистский режим продолжал активно сопротивляться и на востоке, и на западе.

Резидент советской военной разведки в Лондоне генерал-майор И.А. Скляров сообщал в Центр: «…Гудериан убедил Гитлера согласиться на его предложения о необходимости максимального сосредоточения германских сил для срыва русского наступления на востоке». Далее Скляров, числившийся в ГРУ под псевдонимом «Брион», сообщал о том, что для достижения этой цели командование германской армии даже пошло на снижение интенсивности сопротивления наступавшим англо-американским войскам. Немцы, понесшие большие потери в районе Львова, концентрируют крупные силы в районе западнее Варшавы в целях создания прочной обороны на линии р. Висла. Для этого большое число войск переброшено даже из Франции…

События на фронтах развивались стремительно. Они формировали новые условия для тайных операций, осуществлявшихся секретными службами. Наступление войск Красной Армии побудило и руководителей польского правительства в эмиграции, приютившееся в Лондоне, к активным действиям, спланированным еще во второй половине 1943 года. В то время командование Армии Крайовой, действовавшей в подполье в Польше, получило от своего верховного главнокомандующего директиву, исходившую из факта предстоящего освобождения Польши советскими войсками. Директива уточняла условия подготовки восстания. Исключая возможность приближения к Польше англосаксонских войск, главным условием предусматривалось, что восстание может начаться только тогда, когда поражение Германии станет свершившимся фактом.

Летом 1944 года фашистская Германия была еще достаточно сильна, и ее поражение хотя и неизбежно приближалось, но еще не было «свершившимся фактом».

На основе директивы, поступившей из Лондона, командование Армии Крайо-вой разработало план под кодовым названием «Буря». Подполковник Юзеф Ро-кицкий, активный участник многих событий в Польше в годы Второй мировой войны, в своих воспоминаниях, озаглавленных «Блеск и тени героического пятилетия», изданных в 1949 году в Западной Германии, свидетельствовал, что в условиях, не позволявших начать всеобщее восстание, планировалось проведение различного рода действий демонстративного характера (диверсии, самооборона, нападения на караульную службу и т.п.).

Польская «Буря» предполагала демонстративные действия против немецких оккупантов, но преследовала важные политические цели….

Точные сведения и частные мнения

Разведка — важный фактор, который может прямо или косвенно влиять на формирование внешней политики государства. Достоверные сведения, своевременно добытые разведкой, могут оказать помощь и избежать осложнений в отношениях между дружественными или, что еще важнее, между враждебно настроенными друг против друга государствами. Это происходит потому, что разведка, добывая сведения о тайных замыслах правительств этих государств, позволяет без ущерба для их авторитета и национальной безопасности, не допускать обострения отношений. Точные разведывательные сведения дорого стоят.

Кроме разведки, обеспечивающей политическое руководство своего государства достоверными сведениями, существуют и другие источники сведений или оценок тех или иных важных и сложных политических событий. Эти источники — дипломаты, которым в силу их особой подготовленности, предоставлено право оценивать события, происходящие в той стране, где они аккредитованы. Донесения наиболее доверенных и высокопоставленных дипломатов могут попадать на столы не только руководителей внешнеполитических ведомств, но и президентов и премьер-министров. Частное мнение дипломата, как и достоверные сведения разведчика, может оказать существенное влияние на формирование внешнеполитического курса страны. Это мнение может быть точным, основанным на достоверных фактах, а может базироваться на личных наблюдениях, на основе которых, как это ни странно, могут делаться серьезные прогнозы и формироваться долгосрочные цели внешнеполитического курса. В 1944 году на разбалансированные советско-польские отношения влияло и то, и другое.

На формирование советско-польских отношений в годы Великой Отечественной войны оказывали влияние многие политические деятели. Они находились в Лондоне, Вашингтоне, Варшаве и, конечно, Москве. Американский президент Ф. Рузвельт дальновидно не считал для себя возможным оказывать поддержку ни Сталину, ни представителям польского эмигрантского правительства в Лондоне в разрешении советско-польских противоречий. У. Черчилль, после того, как Англия не оказала Польше помощь в защите ее от нападения фашистской Германии в сентябре 1939 года, стал проявлять особую заботу о польском правительстве в эмиграции, обосновавшемся Лондоне. Это эмигрантское правительство было озабочено не столько ведением войны против Германии, сколько тем, как бы после ее окончания вновь возглавить Польшу и так обозначить ее границы, чтобы в состав польского государства, раздавленного немецкой военной машиной, вновь вошли территории Западной Белоруссии и Западной Украины, в годы иностранной интервенции отторгнутые Польшей у Советской России, воспользовавшись ее временной слабостью. Правительство Черчилля вначале поддерживало эти притязания. Однако, когда в 1943 году Красная Армия нанесла под Курском серьезное поражение отборным германским танковым армиям, Черчилль согласился на установление после окончания войны границы между СССР и Польшей по так называемой линии Керзона. Эта линия не была новоделом в отношениях между СССР и Польшей. Она была предложена английским министром иностранных дел во время работы Парижской мирной конференции в 1919 году как справедливая граница между СССР и Польшей. На Тегеранской конференции в конце 1943 года Черчилль предложил принять по польскому вопросу решение, в котором было сказано: «Очаг польского государства и народа должен быть расположен между так называемой линией Керзона и линией реки Одер с включением в состав Польши Восточной Пруссии и Оппельской провинции».

Сталин и Рузвельт согласились с предложением Черчилля. Однако как только польское эмигрантское правительство заявило свои возражения по этому решению Тегеранской конференции, Черчилль отказался от данного им слова. Возможно, он оказался под влиянием не только премьер-министра польского правительства в эмиграции Миколайчика, но и, видимо, других более влиятельных сил.

Эти тайные силы пытались оказать давление и на американского президента, длительное время отказывавшегося принять премьер-министра польского правительства в эмиграции. Рузвельт был вынужден встретиться с Миколай-чиком и даже принять на себя роль посредника. Он обратился к Сталину с просьбой встретиться с премьер-министром польского правительства в эмиграции и побеседовать с ним.

Благодаря сведениям, добытым советской военной разведкой, Сталин был в достаточной степени информирован о том, какой точки зрения на советско-польские отношения придерживались Рузвельт и Черчилль. Советскому лидеру была понятна сбалансированная позиция американского президента. Не представлялось для Сталина секретным отношение Черчилля к комплексу советско-польских отношений. Трудно лишь было понять, почему Черчилль отказался от решений Парижской конференции 1919-1920 гг., принятых по польскому вопросу по предложению британского министра иностранных дел.

После визита Миколайчика в Вашингтон и его переговоров с Рузвельтом один из советских разведчиков, действовавших в США, направил в Центр отчет об этой встрече. Этот отчет был использован для подготовки Специального сообщения Главного разведывательного управления. Это сообщение было подготовлено 21 июня 1944 г. и направлено И.В. Сталину, а также министру иностранных дел В.М. Молото-ву Начальник ГРУ генерал-лейтенант И. Ильичев докладывал: «…При посещении Вашингтона польским премьер-министром Рузвельт настоял перед последним на удалении из состава польского правительства антисоветских элементов группы Соснковского и принятии поляками советского предложения о границе по линии Керзона. Он также настаивал на том, чтобы правительство вошло в деловой контакт с польскими патриотами в Москве и польскими дивизиями на Восточном фронте… Миколайчик согласился действовать в духе предложения Рузвельта, но только при условии, если ему удастся полу- чить полную поддержку со стороны эмигрантских кругов в Лондоне».

Учитывая исключительную важность сохранения нейтралитета США по отношению к советско-польским отношениям, Государственный департамент США несколько раньше, еще до визита Миколайчика в Вашингтон, издал закрытую директиву по военно-информационным вопросам. В этом важном документе отмечалось, что государственный секретарь США Холл «…от имени правительства уполномочен заявить, что решение территориальных вопросов должно быть отложено до окончания войны. Восточную границу Польши 1939 года, то есть до нападения на нее Германии, американское правительство официально считает польской границей. Американское правительство, по мере возможности, воздерживается открыто вставать на сторону СССР или Польши, а также от каких-либо действий и заявлений, которые могли бы предопределить решение этого вопроса. В целях предотвращения превратных толкований и наиболее явного проявления беспристрастности правительства США в различных заявлениях, направляемых Польше, а также в сообщениях о ней, надлежит руководствоваться следующими положениями:

1. В качестве восточной границы Польши называть границу, которую она имела в довоенное время.

2. Учитывая разницу в названиях населенных пунктов Восточной Польши, употребляемых поляками, русскими и другими нациями, в сообщениях для Польши употреблять польские названия, для России — русские, и для других стран — названия, употребляемые в данной стране. Например, в сообщениях для Германии, Австрии и Швеции называть Лемберг, а не Львов.

В тех случаях, когда населенные пункты известны только под русскими или польскими названиями, употреблять те из них, которые приводятся в официальных коммюнике или заявлениях. В неофициальных заявлениях и газетных статьях пользоваться польскими названиями населенных пунктов.

3. Воздерживаться от сообщений о советских политических актах, имевших место в 1939 году на территории Польши. Не помещать сообщений о будущем установлении советской власти на территории Польши, а также о деятельности союза польских патриотов.

4. О дивизиях имени Костюшко и Домбровского сообщать как о соединениях Красной Армии, отмечая лишь их военную деятельность и не затрагивая их политической роли.

5. Употребляя термин «освобождение», связанный с захватом населенных пунктов русскими, следует вносить ясность, что под этим термином понимается освобождение населенных пунктов от немецких оккупантов.

6. Сообщения о конфликтах между польскими подпольными группами в Польше недопустимы…».
Эту секретную директиву Государственного департамента США тоже добыл один из советских военных разведчиков, действовавших в США. Скорее всего, сделал это резидент «Морис».

Директива Госдепа по польскому вопросу была доложена Верховному Главнокомандующему И.В. Сталину.

Учитывая просьбу Рузвельта, Сталин принял решение о встрече с Миколайчи-ком. К этой встрече он был готов — ему были известны позиции президента США Ф. Рузвельта и премьер-министра Великобритании У. Черчилля по польскому вопросу. Сталину были доложены несколько Специальных сообщений начальника Главного разведывательного управления о разногласиях, существовавших среди лидеров польского правительства в Лондоне, и противоречиях польских эмигрантов в британской столице с Польским комитетом национального освобождения, сформированным в Люблине.

Рано или поздно визит Миколайчика в Москву должен был состояться. Учитывая это и стремясь использовать Черчилля в качестве дополнительного фактора воздействия на Сталина, влиятельная группа лондонских поляков разработала специальный меморандум относительно отношения Англии к Польскому комитету национального освобождения. Текст этого меморандума был передан Черчиллю. Один экземпляр этого текста добыла советская военная разведка. Сделал это подполковник Иван Козлов.

Через несколько дней начальник ГРУ доложил Сталину полное содержание этого документа. В Специальном сообщении военной разведки по поводу этого меморандума указывалось: «…24 июня 1944 г. Черчиллю был вручен меморандум о желательных действиях англичан по отношению к Польскому комитету национального освобождения». В меморандуме указывалось, что «…Комитет был сформирован на территории, на которую СССР не имеет притязания, но которая оккупирована советскими войсками, вследствие чего создание Комитета произошло с ведения советских оккупационных властей...»

Обращает на себя внимание то, что советские солдаты и офицеры, которые изгоняли фашистов с польской территории, захваченной Германией в 1939 году, были уже в 1944 году однозначно названы польским правительством в эмиграции «оккупантами».

Далее в меморандуме отмечалось, что «Комитет, состоящий преимущественно из коммунистов, не называет, правда, себя правительством, но организационно построен как обычное правительство. Заявление Комитета о неправомочности эмигрантского польского правительства в Лондоне и его агентов в Польше вызывает опасение, что Комитет не только откажется признать польское подпольное движение, но намерен даже разбить эту организацию, преследовать ее членов».

Лондонские поляки зафиксировали в меморандуме свое отношение и к программам Польского комитета национального освобождения. «Объявляя свою политическую, экономическую и социальные программы, — говорилось в меморандуме, — Комитет заявил о своем намерении установить свои местные административные комитеты и перестроить государственный аппарат Польши».

Докладывая Сталину о содержании меморандума, начальник ГРУ сообщал, что лондонское правительство опасается того, что «…создание Комитета на польской территории с согласия СССР указывает на намерение последнего подчинить польский народ правлению, не имеющему ничего общего с волей народа, что противоречит заявлениям Сталина о его желании восстановить независимую Польшу». В связи с этим, отмечалось в меморандуме, «…польское правительство обращается к правительству Англии, гарантировавшему независимость и жизненные интересы Польши, с просьбой о совместном рассмотрении положения о независимости Польши в результате действий, проведенных при советской оккупации. Чем официальнее советское правительство будет участвовать в этом вопросе, тем труднее будет для него отступать от политики совершенных фактов. В связи с этим окажется необходимым немедленный демарш английского правительства в Москве…».

В заключительной части меморандума настойчиво подчеркивалась необходимость повторения декларации Черчилля от 25 апреля 1944 г., а также тот факт, что «…если английское правительство не будет реагировать на этот вопрос с самого начала, то в будущем ему будет значительно труднее выполнять свои обязательства по отношению к Польше, так как Советское правительство, продолжая оккупацию польской территории, будет, по всей вероятности, все больше проводить такую политику, первым открытым проявлением которой явилось создание Комитета…»

Судя по содержанию этого секретного меморандума, можно сделать вывод о том, что У. Черчиллю не просто было выполнять обязательства, принятые лидерами трех государств СССР, США и Великобритании в конце 1943 года в Тегеране.

Давление оказывалось и на Ф. Рузвельта. Влиятельный американский дипломат, аналитик и советолог Джордж Кеннан так описывал в своих мемуарах обстановку, в которой формировалось отношение американского руководства к советско-польским отношениям после создания Польского комитета национального освобождения в Люблине: «Правительство в изгнании не могло не тревожиться по поводу такого оборота событий. Теперь и правительства стран Запада не могли не уделять внимания этой проблеме. Когда глава лондонского польского правительства Станислав Ми-колайчик встречался с Рузвельтом, тот, как и Черчилль, уговаривал польского премьера встретиться со Сталиным. Последний неохотно согласился на эту встречу. 27 июля Миколайчик вылетел в Москву, и в тот же день советские газеты объявили о заключении договора между советским правительством и Польским комитетом национального освобождения, согласно которому Комитету передавалось «…полное управление всеми гражданскими делами во всех освобожденных советскими войсками районах. Этот означало, что Сталин не собирается предоставлять правительству в изгнании никаких полномочий на территориях, контролируемых Красной Армией…».

Патруль варшавских повстанцев
Кеннан в это время находился в Москве. Он узнал о предстоящем визите в Москву Миколайчика и составил донесение в Вашингтон следующего содержания:

«1. Русские достигли беспрецедентных успехов в военной области. Они уверены, что смогут без особых затруднений уладить дела в Восточной Европе, и вряд ли сделают значительные уступки полякам или нам.

2. Миколайчика пригласили в Москву лишь по настоянию англичан. В лучшем случае Сталин примет польского премьера при условии установления контакта с поляками, контролируемыми Москвой. Это означает, что Сталин не заинтересован в данном визите и ничего не ждет от него.

3. В Москве дали понять, что реорганизация Лондонского польского правительства — предварительное условие нормализации русско-польских отношений. Такой реорганизации не произошло.

4. Новый Польский комитет национального освобождения уже занял враждебную позицию в отношении правительства в изгнании, и по соображениям престижа эта позиция едва ли может быть изменена».

Далее Кеннан сообщал в Вашингтон, что Миколайчик может рассчитывать не больше чем на пост в новом польском правительстве, которое будет состоять в основном из членов Польского комитета национального освобождения и просоветских поляков за границей, таких как Оскар Ланге. Это возможно лишь при разрыве Миколайчика со многими нынешними товарищами по изгнанию, включая президента Соснковского.

В начале августа 1944 года Кеннан докладывал в Вашингтон свои новые соображения и наблюдения. Он писал: «…Накануне в английском посольстве устраивали ужин в честь польского премьера Миколайчика и сопровождающих его лиц. Премьер встречался с Молотовым, но не встречался со Сталиным. Сам Миколайчик был воодушевлен после этой встречи, но его окружение приуныло. Английский посол провозгласил тост за успех их миссии. Мы должны были внешне сохранять оптимизм и веру в такой успех, поскольку Миколайчик прибыл сюда при содействии нашего президента и английского премьера…».

Накануне приема в честь Миколайчика, устроенного в британском посольстве, в Москве происходили и другие события, организатором и участником которых был британский посол в СССР Кларк Керр. Несомненно, британский посол сообщил о своих инициативах Кеннану но американский дипломат не счел целесообразным упомянуть об этом в своих мемуарах. Дополним его воспоминания сведениями из Специального сообщения, подготовленного начальником Главного разведывательного управления для доклада И.В. Сталину и В.М. Молотову 18 июля 1944 г.

Генерал-лейтенант И.Ильичев докладывал Сталину: «…Английский посол Кларк Керр трижды встречался с делегатами Национального совета Польши во время недавнего пребывания последних в Советском Союзе, и сообщил об этих встречах весьма благоприятный отзыв в Лондон, то же сделал и американский посол. Это создает трудную обстановку, так как Керру с самого начала было указано, что министерство иностранных дел Англии не должно признавать никого, кроме эмигрантского правительства в Лондоне. Поэтому Керру вначале запретили встречаться с делегатами Национального совета, но Керр, который критически относится к политике Идена на Балканах и в Польше, настаивал до тех пор, пока ему не разрешили проинтервьюировать их.

У Вильсона — управделами министерства иностранных дел, и других работников министерства нет единого мнения по вопросу Польши. Вильсон в польском вопросе придерживался прорусской точки зрения, работники же департамента Центральной Европы — противоположной. В целом, в министерстве склонны считать, что Советское правительство не приняло обязательств поддерживать Национальный совет как правительство Польши, против лондонского эмигрантского правительства. Англичане полагают, что когда русские войска вступят в Польшу, и будет установлено, что лондонское правительство пользуется значительной поддержкой польского народа, они будут готовы пойти на компромисс и будут давить на Национальный совет, чтобы последний признал эмигрантское правительство без одного-двух лиц типа Соснковского…».

Завершая свое Специальное сообщение, генерал-лейтенант Ильичев докладывал Сталину: «…В английском министерстве иностранных дел считают, что еще не настало время установления официальной политики в польском вопросе... Англичане полагают, что русские в своих требованиях будут твердыми, но умеренными, поэтому не составит большой трудности заставить стороны прийти к благоприятному компромиссу…».

Американский посол в Москве Уильям Гарриман, которому Кларк Керр сообщил подробности его переговоров с четырьмя представителями Люблинского комитета, докладывал в Вашингтон: «…Английский посол открыто заявил, что делегаты Национального совета являются не советскими агентами, а искренними патриотами, хотя все они и убеждены, что будущее Польши заложено в более тесной дружбе с СССР. По их мнению, справедливость требует, чтобы в качестве восточной границы была принята линия Керзона, а Польша получила необходимую территориальную компенсацию на Западе. Делегаты резко отрицательно высказались по адресу польского эмигрантского правительства. Английский посол считает, что сила народного движения в Польше, возглавляемого Национальным советом, возрастает, и что делегатов подкрепляет сознание поддержки со стороны Советского правительства и польских войск, находящихся в СССР. Они верят советскому заявлению, что эмигрантское правительство приняло старую польскую политику и считает Советский Союз большим врагом, чем Германию».

Сообщение американского посла У. Гарримана также стало известно советской военной разведке и было доложено Сталину.

Пока руководители СССР, США и Великобритании старались выработать взаимоприемлемые параметры политики в отношении Польши, все еще оккупированной немецко-фашистскими войсками, поляки, находившиеся в Лондоне, тоже не бездействовали. Они не только пытались добиться полной поддержки со стороны американского и британского правительств в борьбе против Советского Союза и польских патриотов, но и предпринимали специальные меры самоутверждения на территориях Польши, уже освобожденных к июлю 1944 года от немецко-фашистских войск.

С.Миколайчик, премьер-министр польского правительства в эмиграции в 1943-1944 гг.
Поздняя встреча в Кремле

Эта встреча состоялась в Кремле 9 августа 1944 г. в 21 ч 30 мин. Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин принял польского премьер-министра С. Миколайчика. Сталин уже знал, что в Варшаве 1 августа началось восстание, для него — неожиданное и не скоординированное с действиями войск 1-го Белорусского фронта, которыми командовал К.К. Рокоссовский.

К моменту поздней встречи Сталина и Миколайчика в обстановке на советско-германском фронте произошли радикальные изменения. Советские войска завершали разгром двух крупнейших немецких группировок — группы немецких армий «Центр» и «Северная Украина». В перспективе открывались возможности полного освобождения Украины и Белоруссии, части Литвы и выхода к Висле, где планировалось захватить плацдармы и создать условия к выходу к польской столице.

Миколайчик сообщил Сталину о результатах его переговоров с представителями Польского комитета национального освобождения, высказал уверенность, что лондонское польское правительство будет сотрудничать с этим Комитетом.

После обмена мнениями о том, каким может быть польское правительство после изгнания немцев с территории Польши, Миколайчик обратился к Сталину с просьбой оказать помощь полякам, борющимся в Варшаве.

Сталин спросил представителя польского правительства в Лондоне, о какой помощи идет речь.

Миколайчик ответил, что полякам, поднявшим восстание в Варшаве, требуется оружие для того, чтобы продержаться.

Расплывчатый ответ Миколайчика, видимо, удивил Сталина, и он решил высказать свою точку зрения на события в Варшаве:

– Начинание с восстанием польской подпольной армии в Варшаве, по нашему мнению, нереальное дело. У восставших нет оружия, в то время, как немцы только в районе Праги (один из районов Варшавы. — В.Л.) имеют три танковые дивизии, не считая пехоты. Немцы просто перебьют всех поляков. Просто жалко этих поляков…

Помолчав, Сталин, глядя на Ми-колайчика, продолжал:

— Советские войска форсировали Вислу в районе ее слияния с рекой Пилицей и установили на другом берегу Вислы плацдарм 30 км длиной и 25 км глубиной. Вначале дела шли хорошо, но немцы перебросили в район нашего плацдарма две танковые дивизии. Советские войска, конечно, преодолеют сопротивление немцев и возьмут Варшаву, но это потребует времени… Миколайчик молча слушал Сталина. Вряд ли он владел обстановкой, складывавшейся на территории Польши и в Варшаве в такой степени, как Сталин.

Верховный Главнокомандующий продолжал:

— Нам оружия не жалко. Мы можем предоставить полякам оружие, как пулеметы, так и противотанковую артиллерию. Но встает вопрос: как это сделать? Тяжелые орудия нельзя сбросить с самолетов. Кроме того, нет уверенности в том, что это оружие не попадет в руки немцев, если оно будет сбрасываться в районе города. Есть ли в городе места, которые находятся под контролем восставших и куда можно сбросить оружие?

Вопрос застал Миколайчика врасплох. Он был явно не готов к ответу, так как реального положения дел в Варшаве не знал. — Такие места есть. Но я сейчас за трудняюсь их назвать. Но в Варшаве в штабе командующего польскими войсками имеется советский капитан Калугин. Он хотел бы связаться с маршалом Рокоссовским, для того чтобы дать необходимые сведения...

Понимая неубедительность своего ответа на вопрос Сталина, Миколайчик добавил:

— Конечно, в Варшаве есть место, где оружие, если оно будет сброшено, не может попасть в руки немцев.

— Можно ли этому верить? — спросил Сталин.

— Этому вполне можно верить, — попытался Миколайчик убедить Сталина. — Восставшим нужны ручные гранаты, противотанковая артиллерия и боеприпасы…

И эта просьба Миколайчика, далекая от конкретных потребностей восставших в Варшаве поляков, убедила Сталина в том, что человек из Лондона, с которым он вел то ли беседу, то ли переговоры, был далек от польской столицы и реальных событий, которые там происходили. Тем не менее, Сталин сказал:

— Сбросить оружие легко. Наши войска находятся близко от Варшавы. Постараемся сделать все возможное. Лучше было бы, если бы сбросить в расположение польских войск советского офицера для организации и поддержания связи.

— Мы представим для этого в кратчайшее время все необходимые сведения, — торопливо пообещал Миколайчик. Встреча продолжалась еще несколько минут. Сталин и Миколайчик обменялись мнениями о перспективах развития советско-польских отношений после разгрома фашистской Германии. Сталин высказал уверенность в том, что если у Польши будет существовать союз с Советским Союзом, то никакие опасности ей не будут страшны.

— Польша, — сказал Сталин, — так же должна иметь союз с Англией, Францией и США…

Эти слова, видимо, удовлетворили польского премьера. Прощаясь, он поблагодарил за гостеприимство…

Миколайчик не сразу отправился в Лондон. Два или три дня он находился в Москве.

Сталин после беседы с премьер-министром польского правительства в эмиграции незамедлительно подготовил послание Рузвельту, выступившему организатором этой встречи.

Оценивая результаты переговоров с Миколайчиком, Сталин сообщал 9 августа американскому президенту: «Беседа с Миколайчиком убедила меня в том, что он имеет неудовлетворительную информацию о делах в Польше. Вместе с тем у меня создалось впечатление, что Миколайчик не против того, чтобы нашлись пути к объединению поляков. Не считая возможным навязывать полякам какое-либо решение, я предложил Миколайчику, чтобы он и его коллеги встретились и сами обсудили вместе с представителями Польского комитета национального освобождения их вопросы и, прежде всего, вопрос о скорейшем объединении всех демократических сил Польши на освобожденной польской территории…».

После встречи со Сталиным, Миколайчик провел дополнительные встречи и беседы с американскими дипломатами. Он хотел, чтобы по американским дипломатическим каналам его точка зрения была доведена до Рузвельта, который вряд ли решил бы принять его еще раз.

Через два дня после встречи со Сталиным Миколайчик и сопровождавшие его лица были приглашены на обед в американское посольство. Вспоминая этот обед, Кеннан в своих мемуарах «Дипломатия Второй мировой войны» писал: «…Один из поляков прямо спросил меня, что я думаю об их шансах (автор, видимо, имел в виду возможность лондонских поляков возглавить новое польское правительство, после того, как войска Красной Армии освободят Польшу от немецких оккупантов. — В.Л.).

Я ответил, что русские, по-моему, стремятся к договору, но едва ли отступят от своих условий ради его достижения. Я сказал, будет хорошо, если поляки в изгнании смогут вернуться на родину и работать там ради ее будущего. Вместе с тем я предупредил их, что я вообще склонен к пессимизму».

Далее Кеннан пишет: «…Прежде чем Миколайчик уехал из Москвы, началось трагическое Варшавское восстание. Оно более всего должно было продемонстрировать правительствам западных стран, чему следовало противостоять в политике Сталина, касающейся Польши».

Кеннан ни слова не сказал о том, как, когда и почему в Варшаве возникло восстание. Не вспомнил он и о том, обсуждались ли проблемы восставших поляков на обеде в американском посольстве. Может быть, американцам было не интересно, что происходило в Варшаве. Кеннан не дал ответа и на вопрос о том, почему в Варшаве вдруг неожиданно для Рузвельта, Сталина и, вполне вероятно, Черчилля началось это восстание.

Дипломат Кеннан, как ни странно, однозначно сформулировал свою точку зрения. Он писал: «…Мало того, что Красная Армия на другом берегу реки (Вислы) пассивно наблюдала, как немцы убивают героев восстания, также Сталин и Молотов не дали нашему послу Гарриману разрешения использовать американскую авиационную базу на Украине для облегчения снабжения осажденных поляков оружием и другими нужными вещами…».

Далее, излагая собственное частное мнение, Кеннан писал: «…Я полагал, что именно тогда Запад должен был поставить советских руководителей перед выбором, либо изменить свою политику и согласиться на сотрудничество в обеспечении реальной независимости стран Восточной Европы, либо лишиться поддержки и помощи западных союзников до конца войны Мы ничем уже не были обязаны советскому правительству, если вообще когда-нибудь были ему обязаны. Второй фронт уже открыли, союзники воевали на Европейском континенте, территория СССР была уже полностью освобождена. Отказ советской стороны от поддержки Варшавского восстания давал Западу полное право отказаться от всякой ответственности за исход советских военных операций…».

Этот вывод Кеннана является ключом к пониманию того, что происходило вокруг польского восстания в августе 1944 года.

Положения Ялтинской декларации по польскому вопросу Кеннан назвал «пропагандистским трюком, попыткой обмануть общественное мнение стран Запада», подход Рузвельта к проблемам Восточной Европы в последние месяцы войны он оценил как «нереалистичный», советско-американские переговоры о формировании польского коалиционного правительства, проходившие в 1945 году, Кеннан считал «совершенно пустым делом».

Мнение Кеннана было не частным мнением. Оно было четким и нацеленным на длительную перспективу. Такой точки зрения придерживались и другие влиятельные американские политики. Подобный подход не способствовал поиску компромиссного решения польского вопроса, а мешал этому процессу. Судя по воспоминаниям Кеннана, он считал, что в Варшаве, где было поднято восстание, должны были победить поляки, выступавшие под знаменами польского правительства в эмиграции, а если они будут уничтожены немцами, то ответственность за эту трагедию будет возложен на на Советский Союз.Обещали ли американские дипломаты Миколайчику материальную помощь и поддержку, неизвестно. Но разговоры на эти темы, видимо, были, что могло подтолкнуть поляков, поддерживавших лондонское эмиграционное правительство, к восстанию, о котором в Вашингтоне, как представляется, узнали только после того, как оно уже началось. В Москве об этом восстании тоже стало известно, когда поляки в Варшаве вступили в неравный бой против регулярных немецких воинских частей. Судя по рассекреченным документам советской военной разведки 1944 года, были и другие причины, побудившие поляков, подчинявшихся лондонскому правительству вэмиграции, начать это восстание.История ХХ века — наше общеедостояние. Ее писали и красные, и белые, коммунисты и капиталисты, демократы и диктаторы, руководители военно-политических союзов и отдельных государств, дипломаты и историки, маршалы и рядовые. И, тем не менее, объективная история ХХ века не написана. Значительная часть событий, происходивших в годы Второй мировой войны, все еще не обрела четких очертаний. Планы, в соответствии с которыми происходили многие события минувшего века, до сих пор хранятся в сейфах и имеют грифы «совершенно секретно». Без доступа к этим документам понять, что же на самом деле происходило в минувшие дни, невозможно. Документы о замыслах и планах Варшавского восстания тоже еще не рассекречены. Впрочем, как и в случае с полетом заместителя Гитлера Гесса в Великобританию и его переговорах с влиятельными лицами той страны, ждать рассекречивания таких документов предстоит еще не одно десятилетие.

Кеннан и ему подобные дипломаты и политики вину за трагедию, произошедшую в Варшаве в августе-сентябре 1944 года, сразу же возложили на Красную Армию, которая «…на другом берегу реки (Вислы) пассивно наблюдала, как немцы убивают героев восстания…». Так ли это? Перелистаем еще несколько недавно рассекреченных документов советской военной разведки.Они были подготовлены летом 1944 года,но ценности своей не потеряли.

(Продолжение следует.)

Российское военное обозрение № 12 (71) декабрь 2009
карта сайта | История США |